Небо горело на западе, а на востоке горы уже погрузились в вечерний мрак. Пятый легион Тита Квинтерия вошел в великий стольный град Маливан, центр всего мира. Всадник в золоченом доспехе, верхом на вороном скакуне промчался вдоль северо-восточного акведука, нырнул в арку, разогнав стаю голубей у гранитного фонтана, натянул поводья, спешился. Он бросил коня посреди просторного пустующего двора, взбежал по широкой лестнице, звеня шпорами, откинул за спину пыльный, подбитый леопардовым мехом плащ, снял с головы украшенный павлиньими перьями шлем, скорой походкой направился вдоль колоннады к монументальной базилике царского дворца.
У входа в государевы покои воина остановила дворцовая стража, скрестив прямо перед его носом древки длинных бердышей.
- Тит Квинтерий, военный трибун пятого царского легиона! - гордо и громко возвестил воитель, задрав подбородок едва ли не до самого флигеля на верхушке базилики, - Пропустите немедля, у меня важные новости с северного фронта!
Гвардейцы переглянулись, явно ища во взгляде друг друга ответ на вопрос: надо ли пропускать такого привилегированного человека.
- Просим прощения, сударь, но их величество приказали нынешней ночью никого в царские покои не пускать, - неуверенным голосом сказал один из стражников.
- Вы что, оглохли? - рявкнул трибун, - Вы смеете не пускать меня? Самого Тита Квинтерия по прозвищу Маливанский гепард, победителя Гербакла из Кальфадера, покорителя семи шелестящих равнин? Меня? Ныне принесшего его царскому величеству весть о новой сокрушительной победе против северных варваров в Маисовой долине?
- Простите еще раз, сударь, - тихим, жалобным голоском пропищал всё тот же стражник, - Но никак не можно пущать вас в царские покои, приказ такой, понимаете? Их царское величество нынче ночью очень сильно заняты.
- Да чем таким, черт подери, занят царь? - зарычал по-звериному благородный трибун Тит Квинтерий, - Что, раздери его гром, может быть важнее новости о победе на северном фронте?!
- Неведомо, - сделав исключительно глупое лицо, пожал плечами всё тот же говорливый стражник, - Но пускать не велено никого, даже если сам Хор громовержец спустится с небес и станет просить у их царского величества аудиенции, приказано посылать к чертям собачьим.
- Вы, двое!.. - Тит стиснул зубы, - Еще до восхода солнца ваши головы станут украшением на городской стене. Я вам клянусь! Не будь я Маливанским гепардом Титом Квинтерием, командиром пятого легиона, победителем Гербакла из Кальфадера, покорителем семи шелестящих равнин, а ныне сокрушителем стотысячной армии северных варваров в маисовой долине!
Гвардейцы переминались с ноги на ногу в нерешительности, но проходу трибуну не дали. Тит развернулся, прошелся по колоннаде в направлении выхода, но, не дойдя и до её середины, крутанулся на пятках, рванул из ножен меч, тот самый, которым срубил не одну сотню голов в десятках пройденных битв, и с криком “Прочь с дороги!!!” кинулся на застывших в изумлении стражников.
- Что тут происходит? - донесся из-за спин гвардейцев певучий и высокомерно-напыщенный голос.
Тит замер со вскинутым над головой клинком в трех шагах от стражи.
- А ну-ка расступись, - промурлыкал голос, и стража подняв бердыши расступилась.
Из дверей базилики выплыл пузатый человек в полосатом халате и с такой же полосатой маленькой тюбетейкой на макушке лысеющей головы. Человечек перебирал в толстых коротких пальчиках костяные белые четки, щурил мелкие глазки и подергивал тоненькими рваными усиками под крупным приплюснутым носом.
- Кто это? Его сиятельство, военный трибун?! - искусственно удивился он, - Вы только с дороги? Принесли добрые вести с севера?
- Слава богам! - с облегчением воскликнул Тит Квинтерий, убирая меч обратно в ножны, - магистр Боржа, вы как нельзя кстати. Эти два олуха… - трибун с презрением зыркнул на стражников, всё так-же смирно стоявших на своих местах, - не хотели меня пропускать к его царскому величеству, а я и правда только с дороги даже домой не заглянул к жене и сыновьям, и у меня действительно важнейшие вести для государя.
- Прошу прощения за это недоразумение, дорогой мой трибун, - слегка склонил голову магистр Боржа, - Я должен был сообщить этим, как вы сказали, олухам, что царь занят вопросами первой важности и потому лично просил никого к нему не пускать.
Тит нахмурился, почесал вспотевший затылок.
- Как раз это-то они мне и сказали.
- Вот как? - острые бровки магистра взметнулись, - Тогда что же вызвало такую бурную реакцию с вашей стороны трибун? Я думал, банальное недоразумение.
- Простите меня, конечно, магистр, - потупил взор Тит Квинтерий, - Может я и переборщил немного и позволил ярости взять верх над собой, но мне решительно не понятно, что может быть важнее известий с северного фронта. Его величество кажется ясно дал понять, что на данный момент война с варварами на севере его интересует более всего прочего. И теперь, когда я приношу к ногам владыки столь желанную победу, вырванную, как кость из пасти цербера, мне сообщают, что его величество в вечерний послемолитвенный час занят какими-то более важными делами.
- Всё так, милостивый государь, всё так, - закивал головой магистр Боржа.
- Послушайте магистр, этот цирк начинает мне надоедать, - снова начал выходить из себя военный трибун, ему, откровенно говоря, уже начало казаться, что и магистр и стража над ним просто на просто издеваются.
- Какой цирк? - совершенно серьёзно спросил Боржа, - Вот это, - обвел он рукой вокруг себя, - царский дворец, его стража и его магистр, где здесь вы видите клоунов и медведей верхом на свиньях?
“Прямо перед собой” хотел ответить Тит, но сдержался.
- Магистр вы же понимаете, что это просто глупо до безобразия, - как можно более спокойно и размеренно заговорил трибун, - Я прекрасно понимаю, что его величество хотел уединения в вечерний час после трапезы, и посему отдал приказ чтобы его никто не беспокоил, но ведь очевидно, что под этими “никем” он подразумевал вельмож, городских чиновников и других повседневных просителей, но явно не меня.
- То есть вы исключение, трибун?
- Именно, - кивнул Тит по прозвищу Маливанский Гепард и миловидно улыбнулся, - Я и новости, что я принес с севера - исключения из любых правил.
- И что же вы предлагаете трибун? Чтобы я пропустил вас к государю?
- Да.
Магистр думал недолго.
- Так тому и быть, - кивнул он, - проходите, трибун, государь наверху, уж извините, но дорогу найдете сами провожать не стану.
Квинтерий и не нуждался в проводнике, он бывал в базилике не один десяток раз и наизусть знал здесь каждую галерею и каждый коридор. Он поднялся на верхний этаж по извилистой лестнице и, звонко ступая по каменному полу, прошел по коридору к царским покоям.
Гней-Шуфер, Четвертый венценосный правитель города Маливана и половины всего известного мира стоял в коридоре пред дверью в собственную спальню. Он сложил руки на груди и глядел куда-то перед собой, будто бы в пустоту. Трибун пятого легиона остановился напротив правителя, звякнул стальными набойками на каблуках пыльных кампаг, склонил голову так, что коснулся подбородком груди.
- Ваше величество, - обратился он к государю.
Царь поглядел на трибуна мимолетно и совершенно безразлично, а потом его взгляд стал снова недоступным и далеким.
- Военный трибун пятого легиона, Тит Квинтерий, прибыл с северного фронта, - повысив голос, доложил Маливанский Гепард.
На этот раз он даже не привлек к себе взгляда правителя.
- Ваше величество, у меня срочные вести для вас! - закричал Тит так, словно думал, что царь абсолютно глух.
Гней-Шуфер четвертый медленно поднес к губам указательный палец правой руки и прошипел:
- Тише трибун, не мешай…
А затем снова встал в исходную позу.
Этот жест окончательно выбил из колеи Тита Квинтерия. Он стоял напротив государя в полнейшем недоумении. Он не знал, что ему делать, просто уйти, не сказав ни слова, ждать на месте, или же лучше спросить у государя как быть. Тит не мог решиться ни на что, зато он мог думать, а подумать ему было над чем. Надоедливый рой мыслей и вопросов окружил его, жужжал в ушах и внутри головы. Что же так озаботило царя? Что же может быть важнее войны на севере? Может быть очередное восстание рабов на востоке? Или конец шаткому миру с Драккунатом? Тит стал проигрывать в голове все возможные сценарии, вспоминать имена неверных короне, каких-то давно почивших предателей, смутных правителей вассальных провинций, близких ко двору вельмож, недовольных теми или иными решениями государя. Но, в конце концов, всё, что ему приходило в голову, не было и не могло быть важнее победы над главным врагом Маливана - северными племенами варваров. Так что же происходило в голове уже немолодого правителя? Чего он ждет, стоя здесь в коридоре, перед дверью собственной спальни? Чем заняты его мысли?
Тит и царь стояли долго. Несколько часов, не меньше, Квинтерий понял это по усталости, пробирающейся от пяток к икрам его ног, и по темноте сгустившейся за окнами базилики. Голова совсем раздулась от мыслей. Неожиданно для себя он пришел к единственному выводу - он безумно устал. Устал морально и физически. Устал от войны, от походов. Устал от бесконечной скачки. Ему вдруг захотелось остановиться, хотя бы на пару мгновений, чтобы перевести дух. Он заслужил отдых за все эти годы.
- Я могу идти? - спросил трибун засохшим голосом.
- Нет, раз пришел, останься, - ответил царь, даже не одарив своего полководца взглядом.
И он остался, даже не шелохнулся. Прошло еще около часа. Минуты тянулись мучительно медленно, но Тит продолжал стоять, как верный пес, не в силах ослушаться воли хозяина. Наконец, дверь в царскую опочивальню приоткрылась. В проеме показалось пухлое лицо женщины, её мокрые темные волосы облепили лоб и щеки.
- Он пришел, войдите, - проговорила женщина.
Царь дрогнул, а Тит услышал из спальни рвущий воздух скрип. Скрип наподобие того, что разносится от несмазанных колес несущейся во весь опор колесницы.
- За мной, трибун, - позвал правитель и шагнул внутрь покоев, - Будешь свидетелем.
Его голос был уверенным, но в то же время дрожал, будто бы в ожидании чего-то грандиозного. Тит перешагнул порог.
В спальне царил полумрак. Несколько тонких лучин горели в бронзовых светцах. Тусклый свет выхватывал из темноты фигуры женщин в белых одеждах, большую кровать, простыни, испачканные кровью, царицу Селину, такую бледную, как эти простыни и одежды окружающих её женщин, и маленький шевелящийся и скрипящий на её груди сверток.
- Дайте мне его, - преисполненным волнения, но всё еще властным голосом приказал государь.
Одна из женщин подняла сверток, он заскрипел еще сильнее, передала его в руки правителю. Гней-Шуфер четвертый осторожно и оттого неуклюже развернул сверток, на его руках лежал младенец. Совсем маленький, измазанный уже подсохшей кровью и еще чем-то слизким и прозрачным. Он с большими усилиями шевелил тоненькими морщинистыми ручками и ножками, пытался разлепить щелочки-глазки. Царь поднял младенца на вытянутых руках.
- Узри, военный трибун пятого легиона, Тит Квинтерий, и преклони колени, перед тобой то, что важнее всего прочего, перед тобой будущий властитель всего мира, - возвестил государь, - Запомни этот день, трибун, ибо сегодня первый день первого года первой эры! Эры правления божественного Гнея-Шуфера пятого.
Младенец, словно в подтверждение этих слов, фыркнул как щенок и закричал с вдвое большей силой. Тит упал на одно колено и склонил голову. Он ощутил беспричинный жар, почувствовал, как собираются капельки пота на лбу. В свои тридцать три года трибун повидал многое. Он стоял у подножья великой ледяной стены на востоке и на краю обрыва у края мира на западе. Он просеивал сквозь пальцы прожаренный солнцем песок южных пустынь и обжигающий льдом кристаллический снег северных взгорий. Он тысячи раз видел, как жизнь покидает этот мир, но впервые узрел как она в него приходит. В груди всё сжалось, перед глазами потемнело. Он вновь задумался об отдыхе и твердо решил, что перед следующим походом возьмет себе длительную передышку, отправится в горы, где воздух свежий, лишенный пыли и запаха пота, будет спать в мягкой постели в обнимку с женой и с сыновьями ловить рыбу в прозрачных поднебесных озерах, как самый обычный человек.
Крик младенца вдруг стал неровным, обрывистым, а потом и вовсе затих. Малыш мирно лежал на руках отца, зажав в прозрачных губках маленький пальчик. Он уснул. Полководец поднялся с колена, в глазах его прояснилось. Это был прежний Тит Квинтерий по прозвищу Маливанский Гепард, трибун пятого царского легиона, победитель Гербакла из Кальфадера, покоритель семи шелестящих равнин, а ныне сокрушитель стотысячной армии северных варваров в маисовой долине.
Гней-Шуфер Пятый правил всего десять лет после смерти отца и был отравлен собственным сыном на пятьдесят третьем году жизни. Его правление не стало великим и божественным, он не смог превзойти даже собственного родителя и навеки остался в его тени. Но мировая история запомнит его, как правителя со дня рождения которого началась первая эра и летоисчисление.
Комментариев нет:
Отправить комментарий